Неточные совпадения
Затем он рассказал странную историю: у Леонида Андреева несколько
дней прятался какой-то нелегальный большевик, он поссорился с хозяином, и Андреев стрелял
в него из револьвера, тотчас же и без связи с
предыдущим сообщил, что офицера-гвардейца избили
в модном кабаке Распутина и что ходят слухи о заговоре придворной знати, — она решила снять царя Николая с престола и посадить на его место — Михаила.
Из
предыдущих занятий он вынес самое смутное представление о действительном положении
дел, да и трудно было разобраться
в этой массе материала.
Все это самое и весь разговор наш
предыдущий с вами-с, накануне того
дня вечером у ворот-с, как я вам тогда мой страх сообщил и про погреб-с, — все это я
в подробности открыл господину доктору Герценштубе и следователю Николаю Парфеновичу, и все они
в протокол записали-с.
Во вторую половину
дня нам удалось пройти только до перевала. Заметив, что вода
в речке начинает иссякать, мы отошли немного
в сторону и стали биваком недалеко от водораздела. Весело затрещали сухие дрова
в костре. Мы грелись около огня и делились впечатлениями
предыдущей ночи.
День был воскресный. Ученики должны быть у обедни
в старом соборе, на хорах. С разрешения гимназического начальства я обыкновенно ходил
в другую церковь, но этот раз меня потянуло
в собор, где я надеялся встретить своего соседа по парте и приятеля Крыштановича, отчасти уже знакомого читателям
предыдущих моих очерков. Это был юноша опытный и авторитетный, и я чувствовал потребность излить перед ним свою переполненную душу.
Нет, тысячу раз был прав граф ТвэрдоонтС (см.
предыдущую главу), утверждая, что покуда он не ворошил вопроса о неизобилии, до тех пор, хотя и не было прямого изобилия, но было"приспособление"к изобилию. А как только он тронул этот вопрос, так тотчас же отовсюду и наползло неизобилие. Точно то же самое повторяется и
в деле телесных озлоблений. Только чуть-чуть поворошите эту материю, а потом уж и не расстанетесь с ней.
Результатом
предыдущего разговора было то, что князь, несмотря на все свое старание, никак не мог сохранить с Калиновичем по-прежнему ласковое и любезное обращение; какая-то холодность и полувнимательная важность начала проглядывать
в каждом его слове. Тот сейчас же это заметил и на другой
день за чаем просил проводить его.
Из
предыдущей главы читатель имел полное право заключить, что
в описанной мною семье царствовала тишь, да гладь, да божья благодать, и все были по возможности счастливы. Так оно казалось и так бы на самом
деле существовало, если б не было замешано тут молоденького существа, моей будущей героини, Настеньки. Та же исправница, которая так невыгодно толковала отношения Петра Михайлыча к Палагее Евграфовне, говорила про нее.
Покуда происходили все
предыдущие события,
в губернии подготовлялось решение довольно серьезного вопроса, состоявшего
в том, что на
днях должны были произойти торги на устройство сорокаверстной гати, на которую по первой смете было ассигновано двести тысяч рублей серебром.
Могучая волна времени гнала
дни за
днями, а вместе изменяла и отношения между лицами, которых я представил вниманию читателя
в предыдущих трех главах. Прежде всего надобно пояснить, что Аггей Никитич закончил следствие о Тулузове и представил его
в уездный суд, о чем, передавая Миропе Дмитриевне, он сказал...
Заступаясь во всей
предыдущей сцене за мужа, она почти верила тому, что говорил про Тулузова Егор Егорыч, и ее кидало даже
в холодный пот при мысли, что она, все-таки рожденная и воспитанная
в порядочной семье,
разделяла ложе и заключала
в свои объятия вора, убийцу и каторжника!..
Эти поправили
дело, написав от редакции объяснение,
в котором удостоверили, что все сказанное
в предыдущем нумере об рюмках есть плод недоразумения и что новая редакция"Удобрения"(меня и Глумова Кубышкин уже уволил) примет притчу о роковой рюмке лишь для собственного поучения.
Теперь представьте же себе, что может сделаться из Фомы, во всю жизнь угнетенного и забитого и даже, может быть, и
в самом
деле битого, из Фомы, втайне сластолюбивого и самолюбивого, из Фомы — огорченного литератора, из Фомы — шута из насущного хлеба, из Фомы —
в душе деспота, несмотря на все
предыдущее ничтожество и бессилие, из Фомы-хвастуна, а при удаче нахала, из этого Фомы, вдруг попавшего
в честь и
в славу, возлелеянного и захваленного благодаря идиотке покровительнице и обольщенному, на все согласному покровителю,
в дом которого он попал наконец после долгих странствий?
Пепко, как известно из
предыдущего, жил взрывами, переходя с сумасшедшей быстротой от одного настроения к другому. Теперь он почему-то занялся мной и моими
делами. Этот прилив дружеской нежности дошел до того, что раз Пепко явился ко мне
в час ночи, разбудил меня, уселся ко мне на кровать и, тяжело дыша, заговорил...
В предыдущем очерке я забежал вперед, чтобы закончить историю «серого человека», а сейчас возвращусь к моменту, когда Фрей взял у меня рукопись романа. Через три
дня он мне объявил...
В таком виде представляется
дело стрельцов современному историку, который мало придает значения
предыдущим обстоятельствам.
На другой же
день после описанной
в предыдущей главе сцены Катерина Архиповна, наконец, решилась послать мужа к Хозарову с тем, чтобы он первоначально осмотрел хорошенько, как молодой человек живет, и, поразузнав стороною о его чине и состоянии, передал бы ему от нее письмо.
Тут, кажется, мы остановились
в предыдущей главе.
Дни через три после того, как Печорин был у князя, Татьяна Петровна пригласила несколько человек знакомых и родных отобедать. Степан Степанович с супругою был, разумеется,
в числе.
Многое из того, что мною рассказано
в предыдущих главах, может у людей, слепо верующих
в медицину, вызвать недоверие к ней. Я и сам пережил это недоверие. Но вот теперь, зная все, я все-таки с искренним чувством говорю: я верю
в медицину, — верю, хотя она во многом бессильна, во многом опасна, многого не знает. И могу ли я не верить, когда то и
дело вижу, как она дает мне возможность спасать людей, как губят сами себя те, кто отрицает ее?
23-го сентября,
в субботу, с утра еще
в сборной зале стояла огромная толпа. На дверях этой залы была вывешена прокламация, которая потом висела беспрепятственно
в течение шести часов сряду. Ни единая душа из начальства, по примеру
предыдущих дней, не появлялась даже
в виду студентов.
Я не имел более ни времени, ни случая наблюдать отношения моих родителей, потому что отец мой скоропостижно умер на другой
день после описанной мною сцены. С этого и началась та катастрофа, о которой я сказал
в конце
предыдущей главы.
Вчера вечером я воротился домой очень усталый.
Предыдущую ночь всю напролет пришлось провести
в бараке,
днем тоже не удалось отдохнуть: после приема больных нужно было посетить кое-кого на дому, затем наведаться
в барак. После обеда позвали на роды. Освободился я только к девяти часам вечера. Поужинал и напился чаю, раздеваюсь, с наслаждением поглядывая на постланную постель, — вдруг звонок:
в барак привезли нового, очень трудного больного. Нечего делать, пошел…
Ровно
в два часа председательствующий объявил к слушанию
дело «по обвинению крестьянина Николая Харламова
в убийстве своей жены». Состав суда остался тот же, что был и на
предыдущем деле, только место защитника заняла новая личность — молодой, безбородый кандидат на судебные должности
в сюртуке со светлыми пуговицами.
За несколько
дней до описанных нами
в трех
предыдущих главах событий
в большой приемной аристократического пансиона
в Москве сидели и разговаривали две молодые девушки.
Мы застали
в одной из
предыдущих глав нашего правдивого повествования бедную несчастную невесту, забытую всеми,
в ее фрейлинском помещении
в Летнем дворце, из которого только за несколько
дней перед этим увезли регента, герцога Эрнста-Иоганна Бирона.
За несколько
дней до описанных нами
в предыдущих главах происшествий
в высоком доме,
в село Завидово приехал вернувшийся из отпуска Борис Иванович Сабиров.
Не изменил Андрей Павлович своему деликатному отсутствию любопытства даже тогда, когда приехал к своему приятелю вечером того
дня,
в который состоялось неожиданное для обоих свидание Николая Павловича с графиней Аракчеевой, описанное нами
в одной из
предыдущих глав, хотя застал своего приятеля
в исключительно возбужденном состоянии духа.
Мы застаем его на другой
день описанных нами
в предыдущих главах событий
в собственных, роскошных московских хоромах,
в местности, отведенной
в столице исключительно для местожительства опричников, откуда, по распоряжению царя, еще
в 1656 году были выселены все бояре, дворяне и приказные люди. Местность эта заключала
в себе улицы Чертольскую, Арбатскую с Сивцевым-Врагом и половину Никитской с разными слободами.
Прошло три
дня после описанного нами
в предыдущей главе происшествия.